И третий, невысокий и широкоплечий… Взгляд у него просто неотразимый! Какое чудесное лицо, хотя ему совершенно не идут борода и усы — без них он выглядел бы очень красивым, подумала Вараиль. Он блестящий мужчина. В нем есть что-то царственное.

Мне трудно поверить, что такой человек всего лишь скромный купец, жалкий изготовитель счетных устройств. Он кажется гораздо более значительным человеком. Намного более значительным.

11

Они поднялись по Горе до уровня Сторожевых Городов и сделали остановку в Гоикмаре. Там, в общественном саду с танигалами и красными элдиронами, цветущими вдоль медленно текущего канала, берега которого покрывала короткая, красноватая трава, мягкая, как мех танги, они встретили нищего, оборванного и убогого седого старика. Он схватил одной рукой Септаха Милайна, а другой Престимиона и заговорил с ними на удивление требовательно:

— Милорды, милорды, уделите мне минутку внимания. Я продаю коробку денег по сходной цене. По очень сходной цене.

Глаза его, светившиеся острым умом, ярко блестели и смотрели очень пристально. И тем не менее он был одет в грязные тряпки, рваные и вонючие. Старый бледно-розовый шрам пересекал его левую щеку и пропадал у уголка рта. Септах Мелайн бросил взгляд поверх головы нищего, на Престимиона и криво усмехнулся: «Вот еще один жалкий безумец». Престимион, огорченный этой мыслью, мрачно кивнул.

— Коробка денег на продажу? — переспросил он. — Что ты имеешь в виду?

Очевидно, старик имел в виду именно это. Он вынул из старого полотняного мешка у пояса ржавый железный ящичек, сильно испачканный грязью и перевязанный широкими полосками выгоревшей, расползающейся кожи. Он поднял крышку, и ящик оказался доверху наполненным монетами крупного достоинства — десятками монет в один, пять и даже десять реалов. Он погрузил в них свои узловатые пальцы и перемешал — монеты издавали серебристый звон.

— Какие они красивые! И они ваши, милорды, назначьте любую свою цену.

— Послушай, — сказал Септах Мелайн, беря в руки одну серебряную монету и постукивая по ней ногтем. — Видишь эту надпись на ребре, сделанную старинными буквами? Здесь изображен лорд Ариок, понтифексом при котором был Дизимаул.

— Но ведь они жили три тысячи лет назад! — воскликнул Престимион.

— Даже немного раньше, по-моему. А это кто? Лорд Вильдивар, так здесь написано. А на обратной стороне лицо Трайма.

— А здесь, — вмешался Гиялорис, протягивая руку из-за плеча Престимиона и вытаскивая монету из ящика а потом озадаченно глядя на надпись на ней. — Это лорд Симинэйв. Ты знаешь о Симинэйве?

— Он был короналем при Калинтэйне, мне кажется, — ответил Престимион и сурово посмотрел на старика. — В этом ящике целое состояние! Пять тысяч реалов, по крайней мере! Зачем ты продаешь нам эти деньги по бросовой цене? Ты мог бы просто тратить эти монеты и жить как принц до конца своей жизни!

— Ах, милорд, кто поверит, что такой человек, как я, мог собрать подобные сокровища? Меня назовут вором и запрут в тюрьму навсегда. А это очень древние деньги. Даже я это понимаю, хоть и не умею читать: потому что лица всех этих короналей и понтифексов на них совершенно незнакомы. Люди с подозрением относятся к таким старым деньгам. Они откажутся их брать, потому что не знают таких правителей. Нет-нет.

Я нашел эту коробку возле канала, там, где дождем размыло берег. Кто-то закопал ее давным-давно, на черный день наверное, да так и не вернулся за ней. Только мне не на пользу, милорды, иметь так много денег. — Старик лукаво усмехнулся, показав редкие гнилые зубы. — Дайте мне… ну, скажем, две сотни крон, но в таких монетах, которые я мог бы тратить, — по десять крон или еще мельче, и ящик ваш, делайте с ним, что хотите.

Потому что я вижу вы люди знатные, милорды, и понимаете, как распорядиться такими деньгами.

— Он выжил из ума, этот старый осел, — С этими словами Гиялорис бросил монету обратно в ящик и постучал себя указательным пальцем по лбу. Никто не лись во все стороны, после чего, ворча себе под нос, в ярости зашагал прочь.

Все это внушало тревогу. Цель Престимиона заключалась в том, чтобы во время путешествия инкогнито вместе с друзьями увидеть изнанку жизни Маджипура, отличающуюся от жизни разодетых в золото лордов Замка. Но он не ожидал столкнуться с таким обилием темного и странного, таким множеством необъяснимых случаев иррационального поведения.

Может быть, нечто подобное всегда происходило в городах, думал он. Или, как предположил некоторое время назад Септах Мелайн, это все являлось результатом воздействия на умы наиболее чувствительных и неуравновешенных граждан — уничтожения памяти о войне. В любом случае это было неприятно. Но особенно Престимиону внушала тревогу мысль о том, что он в своем желании одним махом излечить рану, нанесенную планете мятежом Корсибара, несет ответственность за странную череду душевных расстройств, за эпидемию безумия, которая каждую неделю охватывает все больше людей.

В Минимуле, соседнем с Гоикмаром городе в поясе Сторожевых Городов, подобные признаки тоже проявлялись. Двух дней в этом городе Престимиону оказалось более чем достаточно.

Он слышал, что Минимул — город значительный и красивый, но в своем нынешнем настроении он показался ему удручающим: город состоял из отдельных групп тесно сгрудившихся высоких узких домов с белыми стенами, черными крышами и крохотными окнами, прижатых друг к другу, словно множество копий в связках. Крутые извилистые улочки, больше похожие на переулки, отделяли одну группу домов от другой.

И здесь он также слышал странный, пронзительный смех из открытых окон и видел нескольких людей, которые шли по улице с застывшими лицами и остекленевшим взглядом и сталкивались с другими людьми, куда-то спешащими и отчаянно рыдающими на бегу.

Временами ему снились тревожные сны. В одном к нему явился нищий из Гоикмара с ящиком монет, который, злобно ухмыляясь, открыл ящик и осыпал его сотнями, тысячами монет, пока они чуть не погребли его под своей тяжестью. Престимион проснулся, дрожа и обливаясь потом; но потом снова заснул, и на этот раз ему приснился другой сон: он стоял на краю красивого, отливающего перламутром озера вместе с Тизмет и тихо любовался закатным небом в розовых и изумрудных полосах. Откуда ни возьмись, к ним подошла темноволосая дочь Симбилона Кайфа и быстро столкнула покорно молчавшую Тизмет в воду, куда она и канула без следа. Престимион проснулся с хриплым криком, и Септах Мелайн, спавший на соседней кровати в гостинице, где они остановились на ночь, протянул руку и держал Престимиона за плечо, пока тот не успокоился.

В ту ночь в Минимуле он больше не смог уснуть.

Время от времени его сотрясала странная дрожь отчаяния, а перед самым рассветом ему на мгновение показалось, что всеобщее безумие дотянулось до него и захлестнуло своими ужасными, отравленными волнами. Однако он сумел подавить в себе это ощущение.

Что бы это ни было, он ему не поддастся. Но люди!

Планета!

— Думаю, с меня достаточно путешествий на этот раз, — сказал утром Престимион. — Сегодня возвращаемся в Замок.

В повседневной жизни Маджипура многое явно шло не так, и Престимион после возвращения отдал приказ, чтобы подготовка его официальных визитов в города Горы был ускорена. Никаких больше тайных поездок в убогих одеждах и с фальшивыми бородами.

В полном великолепии облачения короналя он поедет в шесть-семь самых важных городов из Пятидесяти и посовещается с графами и мэрами, определит размеры кризиса, который с такой быстротой охватил планету в первые месяцы его правления.

Но сначала, однако, необходимо было как-то решить проблему с Дантирией Самбайлом.

Он нанес визит магу Мондиганд-Климду, который к этому времени устроил себе резиденцию в нескольких пустых комнатах в дальнем конце двора Пинитора, где до захвата трона располагались апартаменты Кореибара. Престимион ожидал увидеть в них магические инструменты колдовского ремесла, астрологические схемы на стенах и груды таинственных, переплетенных в кожу фолиантов, полных премудростей магии.