Помолодевший, цветущий Конфалюм снова стал самим собой. Он всегда обладал огромной физической энергией, был невысокого роста, но крепкого сложения с острыми серыми глазами и густой гривой волос, которые даже в преклонном возрасте сохранили каштановый цвет. В свое время на любом сборище в Замке лорд Конфалюм неизменно оказывался в центре внимания не только потому, что был короналем, но и потому, что излучал такой мощный магнетизм, такую притягательную силу, что все невольно поворачивались к нему. И он не слишком изменился. Присущая ему внутренняя энергия помогла пережить кризис. Как это хорошо, подумал Престимион. Он почувствовал прилив огромного облегчения. Но в то же время он понял, что теперь ему придется иметь дело не с потрясенным, усталым стариком, которому он сможет рассказать то, что сочтет нужным, но с человеком, который более сорока лет провел на троне короналя и лучше любого человека в мире понимал законы высшей власти.

— Вы хорошо выглядите, ваше величество. Необычайно хорошо!

— Тебя это удивляет, Престимион?

— До меня доходили слухи о плохом настроении, о беспокойстве, бессоннице…

— Ба! Слухи, и только. Сказки. Возможно, сначала у меня было несколько трудных моментов. Необходимо пережить период привыкания, когда переезжаешь сюда из Замка, — я не стану делать вид, что это легко. Но когда это наконец проходит, чувствуешь себя здесь вполне комфортно.

— И вам комфортно?

— Да. И тебя это должно радовать. Еще не было такого короналя, которого не приводила бы в ужас необходимость в конце концов перебраться в Лабиринт. А почему бы и нет? Просыпаться каждое утро в Замке, смотреть в окно на это бескрайнее воздушное пространство вокруг, иметь возможность спуститься с Горы, когда пожелаешь, и поехать куда захочется — в Алаизор, Эмболейн или Кетерон, если заблагорассудится, или в Пидруид или Нарабаль, — и все время помнить о том, что однажды старый император не проснется утром. И когда это случится, за тобой придут, и отправят на корабле вниз по Глэйдж, а потом на девять миль в глубину, и скажут: «Вот ваш новый дом, лорд Такой-то…» — понтифекс улыбнулся. — Ну, здесь не так уж ужасно, позволь тебя заверить. Иначе Спокойно.

— Спокойно? — Это слово казалось неподходящим для описания этого безрадостного, лишенного солнца места.

— О, да. Определенно есть что сказать в пользу затворничества, его мира и покоя. Никто даже не может обратиться к тебе напрямую, знаешь ли, никто, кроме твоего главного спикера и твоего короналя. Нет докучливых просителей, дергающих тебя за рукав, никаких толп честолюбивых богатых отпрысков, роящихся вокруг в надежде снискать расположение, никаких утомительных путешествий за тысячи миль, когда твой совет решает, что пора показаться в какой-нибудь отдаленной провинции. Нет, Престимион, ты сидишь здесь, в уютном подземном дворце, а тебе приносят проекты законов, ты читаешь их и говоришь «да», или «нет», или «возможно», и они уносят их, и тебе больше не надо о них думать. Ты молод и полон жизни и не можешь понять преимуществ затворничества в Лабиринте. Признаюсь, что чувствовал то же самое тридцать лет назад. Но ты увидишь. Прослужи короналем сорок с лишним лет, как я, и обещаю тебе, ты будешь более чем готов к переезду в Лабиринт и не будешь испытывать никаких страданий по этому поводу Сорок с лишним лет быть короналем? Престимион понимал, что это маловероятно. Конфалюму уже за семьдесят. Самое лучшее, на что мог надеяться новый корональ, — это лет десять или около того, а потом он неизбежно станет понтифексом. Но Конфалюм, кажется, говорил искренне, и это утешало.

— Не сомневаюсь, все, что вы рассказываете мне о жизни в Лабиринте, правда, — ответил с улыбкой Престимион. — Но я готов подождать сорок лет, чтобы убедиться в этом.

Конфалюм казался довольным. Престимион понял, что возвращение его прежних сил не было ни притворством, ни иллюзией. Конфалюм выглядел помолодевшим, полным жизни, готовым к длительному пребыванию в своем странном новом доме.

Он собственной рукой наполнил бокалы вином — в кои-то веки вокруг не сновали чересчур усердные слуги — и повернулся лицом к Престимиону.

— А ты? — спросил он. — Тебя не слишком обременяют твои новые обязанности?

— Пока что справляюсь, ваше величество. Хотя дел очень много.

— Да, наверное. Я так редко получал от тебя известия. Ты держишь меня в неведении, знаешь ли, насчет положения дел в государстве, а это… не очень хорошо.

Это было сказано очень мило, но нельзя было не заметить в его словах скрытого укора.

— Я понимаю, милорд, — осторожно ответил Престимион, — что недостаточно полно информировал вас. Но столько проблем надо было решить сразу, и я хотел явиться к вам с доказательствами реальных успехов.

— Каких именно проблем? — спросил понтифекс.

— Одна из них — Дантирия Самбайл.

— Этот проклятый прокуратор, да. Но от него лишь много шума и никакого вреда — разве не так? Что он задумал?

— Очевидно, задумал создать для себя отдельное королевство в Зимроэле.

Рука Конфалюма, словно помимо его воли, взлетела к рохилье на лацкане и погладила ее против часовой стрелки. Он с изумлением и недоверием посмотрел на Престимиона.

— Ты серьезно? Где он сейчас? Почему мне об этом ни слова не сказали?

Престимион неловко заерзал на троне. Они вступали на зыбкую почву.

— Я ждал, милорд, пока смогу сам допросить прокуратора насчет его намерений. Он некоторое время пробыл в Замке… — Это была чистая правда. — Но затем уехал, предположительно отправился в восточные провинции.

— Зачем ему туда ехать?

— Кто может понять причины поступков Дантирии Самбайла? Во всяком случае, я собрал небольшой отряд и отправился туда вслед за ним.

— Да, — запальчиво произнес понтифекс, — это я знаю. Мог бы поставить меня в известность, между прочим.

— Простите меня, милорд. Я вижу, что совершил много проступков. Но я был почти уверен, что ваши чиновники известят вас о моем отъезде из Замка.

— Они известили. Очевидно, Дантирия Самбайл ускользнул от тебя в восточных провинциях.

— Он теперь в южном Алханроэле и собирается, как я полагаю, сесть на корабль и уплыть к себе домой.

Когда я уеду отсюда, то отправлюсь к Аруачозии, чтобы попытаться его разыскать. — Престимион на секунду заколебался. — Великий адмирал заблокировал порты.

В глазах Конфалюма вспыхнуло удивление.

— Значит, ты хочешь мне сказать, что считаешь этого самого могущественного на планете человека, кроме тебя и меня, угрозой целостности государства?

Я прав? Что он не позволил тебе посадить его под стражу? Что он сейчас стал беглецом, носится по всему Алханроэлю и пытается уплыть за море? Неужели мы стоим у порога гражданской войны, Престимион? Почему?

Почему прокуратор вдруг заговорил о создании независимого правительства? Все эти годы его устраивало нынешнее разделение власти. Неужели он считает новый режим слабым и не опасается поэтому сделать свой ход? Клянусь Высшим Божеством, ему это не удастся! Ты — его родственник, Престимион. Как он посмел задумать мятеж против собственного родственника?

Прокуратор уже поднял один мятеж, подумал Престимион, который удалось подавить ужасной ценой и после которого мир уже никогда не будет прежним. Но он не мог рассказать об этом понтифексу. А лицо Конфалюма угрожающе побагровело от ярости.

Следует срочно сменить тему.

— Эти слухи, возможно, сильно преувеличены, милорд, — как можно более хладнокровно произнес Престимион. — Мне необходимо найти Дантирию Самбайла и самому узнать у него, считает ли он свое нынешнее положение недостаточно высоким. А если считает, я постараюсь убедить его, что он ошибается. Но гражданской войны не будет.

Казалось, понтифекса удовлетворил его ответ. Он стал расспрашивать Престимиона о других государственных проблемах, со знанием дела переходя от одного предмета к другому: восстановление дамбы на реке Ийянн, недород в таких местах, как Стимфинор и долина Джелума, странные сообщения о вспышках безумия во многих городах планеты. Было очевидно, что этот человек вовсе не был слабым и плохо информированным затворником, который сидит здесь, в темных глубинах лабиринта и ожидает, когда истекут последние годы жизни. Конфалюм явно намеревался быть активным понтифексом, могучим императором, которому будет подчиняться корональ, и даже в отсутствие подробных докладов от Престимиона ему удавалось быть в курсе многих событий на планете. Гораздо большего их количества, как подозревал Престимион, чем он сейчас с ним обсуждает. Хорошо известно, что, когда Конфалюм был в расцвете сил, недооценивать его было опасно. Престимион понимал, что и сейчас мало что изменилось.