7

Хозяйка Острова повернулась и вышла из комнаты пальцем поманив Престимиона за собой. Он заколебался, нахмурился и бросил взгляд на Вараиль, не зная, распространяется ли на нее приглашение, но потом жестом пригласил ее следовать за собой. Леди Терисса отошлет Вараиль, если той не положено будет видеть то, что хотела показать ему мать.

Она уже далеко ушла вперед по коридору, прошла мимо одного, потом второго крыла, которые тянулись из центра Храма подобно спицам колеса. Заглянув внутрь, Престимион увидел учениц, а возможно, и иерархов, сидящих за длинными столами со склоненными головами и, по-видимому, погруженных в медитацию. Глаза их были закрыты. У всех на голове сверкали серебряные обручи, очень похожие на тот, что носила Хозяйка. Тайны Острова, подумал он: они мысленно уносятся во внешний мир в поисках тех, кто в них нуждается, и посылают им целительные сновидения. Магия или наука помогает их отважным душам странствовать над миром? Понятно, что между этими двумя вещами есть разница, хотя те средства, при помощи которых Хозяйка и ее соратницы выполняли свои задачи, казались ему таким же волшебством, как песнопения и заклинания магов.

Хозяйка вошла в маленькую комнату, ярко освещенную естественным светом, льющимся сквозь резные кружева и витражи потолка. По-видимому, это был ее личный кабинет. Здесь был письменный стол, сделанный из единой разноцветной глыбы до блеска отполированного камня, низкая кушетка и пара маленьких столиков. В трех алебастровых вазах у дальней стенки стояли красивые букеты цветов — пурпурных, алых, желтых и кобальтово-синих.

Кажется, она ничего не имела против того, что Вараиль пришла в эту комнату вместе с Престимионом.

Но все ее внимание было отдано сыну. Из плоской, элегантно инкрустированной деревянной шкатулки на письменном столе она достала тонкий серебряный обруч, похожий на тот, что носила сама, и вручила ему.

— Надень его, Престимион.

Он подчинился, ни о чем не спрашивая. Он почти не ощущал веса обруча, настолько он был тонким и легким.

— А теперь — вот, — сказала Хозяйка, ставя два флакона с вином на стол перед ним. Она пододвинула один к нему — Это не вино из нашего виноградника, но, возможно, ты узнаешь аромат. Выпей все сразу.

Теперь он задал вопрос, пусть только взглядом. Но она откупорила свой собственный флакон и опустошила его одним глотком, и через мгновение он сделал то же самое. Это было темное вино, густое и терпкое, со сладким привкусом пряностей. Он уже пробовал нечто подобное раньше, но где? А потом Престимион понял, что это: такое вино использовали толкователи снов, чтобы им открылись мысли тех, кто пришел к ним за помощью. В нем содержалось средство, которое уничтожало барьеры между разумами. Он уже много лет не обращался к толкователям снов — предпочитал сам, без помощи посторонних, разгадывать смысл собственных снов, — но он был уверен, что вино то же самое.

— Ты знаешь, что это такое? — спросила она.

— «Говорящее» вино. Мне теперь лечь?

— Это не толкование снов, Престимион. Ты останешься бодрствовать и увидишь такие вещи, каких никогда еще не видел. Боюсь, они могут испугать тебя.

Дай мне твои руки. — Он протянул ей ладони. — Как правило, нужно несколько месяцев тренироваться, перед тем как человеку позволяют этим заниматься, — сказала она. — Сила видения слишком велика: оно может сжечь неподготовленный мозг в одно мгновение.

Но ты будешь не один. Ты только будешь сопровождать меня в моем путешествии, которое я совершаю по планете каждый день. Ты будешь видеть моими глазами то, что вижу я во время этих путешествий. И я буду оберегать тебя от чрезмерных воздействий.

Она мягко взяла его ладони в свои. Затем переплела свои пальцы с его пальцами и с внезапной силой крепко сжала их Ему показалось, что он получил удар молотком по лбу.

Он уже не мог фокусировать взгляд. Все расплывалось. Он отшатнулся назад и подумал, что сейчас упадет, но она с легкостью удержала его. Комната завертелась: Вараиль, его мать, письменный стол, вазы с цветами, все двигалось, раскачивалось, вращалось вокруг его головы по безумным орбитам. Голова у него кружилась так, словно он за полчаса выпил пять бутылок вина.

Потом снова вернулось спокойствие, благословенное мгновение равновесия и устойчивости, и он почувствовал, что, подобно призраку, поднимается над полом, легко проникает сквозь кружевной потолок, уносится все вверх и вверх, в небо, как оторвавшийся воздушный шар. Это напоминало те ему видения под влиянием наркотика, которые посетили его давным-давно в городе магов Триггойне. Тогда при помощи магических трав и произнесения могучих имен он поднялся над царством облаков и смотрел на Маджипур с края космоса.

Но теперь эффект был совсем другим.

В тот раз он смотрел на планету с высоты с холодной объективностью Божества. Вся гигантская планета предстала тогда перед ним всего лишь как маленький шарик, медленно вращающийся в небе, как игрушечная модель планеты с ее тремя континентами, которые напоминали три клинышка величиной с его ноготь. Он тогда осторожно взял этот шарик на ладонь и нежно, с любопытством, прикоснулся к нему пальцем, рассматривая ее с восторгом и любовью; он стоял вне ее, очень далеко от живущих на ней людей.

Но теперь он находился одновременно высоко над планетой и был неразрывно вплетен во внутреннюю реальность ее жизни, которая текла внизу. Он смотрел на нее с высоты и все же был тесно связан с кипучей, бурной энергией миллионов людей.

Он чувствовал, как несется ввысь с беспредельной скоростью сквозь какую-то область верхних слоев воздуха, а во тьме внизу мириады городов, поселков и деревень Маджипура сияют подобно маякам, и каждый город ясно различим и легко узнаваем: колоссальная Гора с ее Пятьюдесятью Городами и Шестью Реками, Замок, прижавшийся к вершине огромной скалы и расползающийся далеко по склонам, а дальше с той же волшебной ясностью вырисовывались Сайсивондэйл, Сефарад и Сиппульгар, Синталмонд, Каджит-Кабулон, Пендивэйн, и Стойен, и Алаизор, и весь остальной Алханроэль. И города Зимроэля были видны так же четко, Ни-мойя, Пилиплок, Нарабаль, Дюлорн, и Кинтор, и их многочисленные соседи. А теперь под ним был Остров, и Сувраэль подходил к нему с юга со своими городами, которых он не видел даже во сне: Толагай, Нату-Горвину и Кесх. Теперь он узнавал каждый из них по внешнему виду, интуитивно, словно к ним прикрепили ярлыки.

Но ему одновременно казалось, что он летит прямо над крышами всех этих городов, так близко, что мог бы прикоснуться к душам их обитателей, как прикасался к вращающемуся шарику планеты в Триггойне.

Мощные струи мысленного излучения поднимались к нему вверх, подобно теплу от дымовых труб, и то, что он ощущал в них, было ужасно. Никакая защитная пленка не отделяла его от жизней многомиллиардного роя обитателей городов. Все выливалось на него могучими волнами. Он ощущал вопли боли, горя и полного отчаяния; он чувствовал страдания душ, совершенно изолированных от душ своих собратьев-людей, словно их заточили в глыбы льда. Он чувствовал сбивающее с толку кипение мыслей, которые двигались в пятидесяти направлениях одновременно, и поэтому они вообще никуда не двигались. Он чувствовал острую боль тех, кто силился разобраться в собственных мыслях и не мог их понять. Он ощущал невероятный ужас тех, кто заглядывал в свою память в поисках собственного прошлого и обнаруживал лишь зияющие провалы.

Снова и снова он испытывал ужас, вызванный внутренней анархией. Он ощущал отчаянное кипение израненных душ. Он ощущал ужас душевной слепоты и стыд душевного умирания. Он чувствовал мрак невозвратимой потери.

Он везде ощущал хаос.

Хаос.

Хаос.

Хаос.

Безумие.

Безумие, да, неодолимая река безумия, разливающаяся по земле подобно отвратительным волнам прорвавшихся сточных вод. Колоссальный упадок, не прекращающаяся катастрофа, сокрушительная сила разверзшегося ада, несущаяся по планете, гораздо более грандиозное бедствие, чем он себе мог представить.